— Прости.

Брок даже тянется потрепать его по волосам, но отдергивает руку. Знает ведь, что тому не нравятся подобные проявления заботы. Особенно в людной столовой. Себастиан кивает. Он принимает извинения, будто бы у него был выбор.

Музыкант бы посидел на трибуне как обычно, дождался бы, но завтра тест по математике. Надо идти домой, готовиться. Вот только стоит ему оказаться за углом школы, где Брок не может ни увидеть, ни услышать, он запинается о чью-то услужливо подставленную ногу и летит лицом на асфальт. Ноты, лежащие аккуратной стопкой в руках, разлетаются по земле. Себастиан морщится и тут же поднимается, отряхиваясь.

— Наша принцесса где-то забыла своего рыцаря?

Голос резкий, с четкой интонацией омерзения. Гордый взгляд синих глаз только больше злит отморозков. Себастиан это понимает, но не умеет по-другому. Брок говорит — гордый до глупости. Друг считает это хорошей, но чреватой неприятностями, чертой. Когда Себ осознает, что от него не отстанут по-хорошему, предпочитает не сопротивляться. Быстрее отлупят, быстрее он попадет домой и сядет за подготовку к тесту. Обычно это всегда срабатывало.

— Мы проиграли по твоей вине. Капитан вздумал заняться благотворительностью в виде тебя, а не игрой. Над нами теперь все смеются. И это все из-за тебя!

— Причем здесь Брок? Может, вам просто нужно научиться играть в футбол?

Он толком не успевает пожалеть о своих словах, тут же сгибается от сильного удара в живот. Кашель рвется наружу вместе с криком. Если второе сдержать можно, то первое не выходит. Еще один удар приходится в нос. И Себастиан надеется, что он не сломан, хотя кровь заливается в рот, капает на светлую рубашку. Голова кружится. Мальчишка сжимает кулаки, готовясь ответить на следующий выпад, но не успевает. Кожа на губе лопается. Голова беспомощно откидывается назад. Ему хотелось верить, что нападавшие до боли сдерут свои костяшки об него — хоть какая-то месть. От очередного удара под дых он падает на землю и успевает лишь закрыть голову руками. Три пары ног безжалостно избивают несопротивляющегося подростка. Да, он посчитал. Перед глазами темнеет, и Себастиан цепляется за боль, чтобы оставаться в сознании. Он мысленно зовет Брока. Но его нет. Он не придет. Никто не придет на помощь маленькому беззащитному музыканту. Потому что нельзя быть таким слабым. Брок был прав. Как всегда.

— Увижу с Райтом еще раз, закопаю прямо здесь. Обоих. Поняла, принцесса?

Себастиан не кивает, вообще не двигается. Решает, что лучше притвориться мертвым. Говоривший сплевывает ему на спину. Грин думает, что его сейчас вывернет наизнанку. От унижения жжет глаза. Ему нельзя плакать. Только не сейчас. Он заворожено смотрит, как тяжелый черный ботинок наступает на его пальцы. Боль застилает мозг. Он не кричит и не плачет — сдерживается до последнего.

Нападавших трое. Все старшеклассники из футбольной команды лучшего друга. Он не раз видел их на тренировках, когда сидел на трибунах, в ожидании пока Брок примет душ и переоденется. Если тот узнает о случившемся, бросит футбол, еще и драку затеет за его, Себастианову, поруганную честь. С Брока станется. Он же всегда его защищает. Как маленького. Как ту девочку, о которой так любит вспоминать бабушка, говоря о новом друге своего внука.

Когда они оставляют его истекать кровью в одиночестве, Себастиан позволяет себе выдохнуть. Непрошенные, злые слезы катятся по щекам. Ссаженную кожу щиплет от соли. Он шумно дышит и силится подняться. Получается не сразу. Он путается в собственных слишком длинных конечностях и хватается за кирпичную стену, прижимается головой — боль на мгновение утихает. Глаза слезятся и кроме собственной крови ничего не видно. Парень искренне надеется собрать разлетевшиеся в самом начале листы с нотами. Он писал эту музыку две недели. Для лучшего друга. Для Брока. Он хотел сыграть это на его дне рождения. Подонки забрали ноты.

От собственной беспомощности тошнит. Он тяжело сглатывает и убирает растрепанные волосы за уши. Возможно, стоило согласиться, когда сосед предлагал научить его драться. Но Себастиан предложил в ответ научить того играть на пианино и тоже не услышал ничего вразумительного.

Таким, плюющимся собственной кровью, еле стоящим на ногах и плачущим, его находит Брок. У обычно невозмутимого футболиста так бешено меняется выражение лица, что Себастиан определенно бы посмеялся, если бы не кашель, грозящий ему выплюнутыми легкими. Он баюкает пострадавшую руку и думает о том, что даже если удастся восстановить ноты, он не сможет играть еще неделю или две. Брок закидывает относительно здоровую конечность друга на плечи и пытается дотащить до школьного крыльца. Выходит откровенно не очень. Зато он с удивлением отмечает, что мальчишка не уступает ему в росте, даже немного выше. Тонкий и высокий — каланча. Брок не сразу понимает, что Себастиан не двигает ногами, а просто висит безвольной тушей, ухватившись за его шею. Подхватить тонкое тело на руки не сложно, сложнее удержать, когда это самое тело начинает бить озноб. И видимо из чистого упрямства Себастиан все еще пытается отодвинуться, вернуться к спасительной стене, чем делает себе только больнее.

Броку стоило бы скинуть его с лестницы еще раз, чтобы перестал брыкаться. Бросить и уйти. И больше никаких проблем. Но он не был бы собой, если бы так легко отказывался от дорогих людей.

— А ну прекрати трепыхаться! — шипит на ухо футболист.

Брок потом объяснит ему, что гордость не страдает, если принять помощь от близкого человека. Даже если он несет тебя на руках, как девчонку. Себастиан отключается на минуту, а когда снова открывает глаза, прекращает дрожать. Сопит в ключицу и пытается не издавать унизительных хныкающих звуков. Вот же упрямый сукин сын. Крикни он хоть раз, его бы не успели побить так сильно — это единственное о чем думает футболист, поднимаясь по ступенькам в школу, поудобнее перехватывая свою ношу под коленками.

— Кто это был?

В ответ тишина. Конечно, Себастиан не скажет. Никогда не станет рассказывать о своих неудачах. Себ бы и о драке не сообщил, если бы Брок не нашел его сразу после: прижавшимся к стене, в крови и слезах. Он сам с трудом подавил вопль ужаса. Хотя по лицу все равно понятно — винит во всем себя. Потому что не смог помочь, не успел, не услышал. Не проводил, в конце концов. Райт усмехается собственным мыслям. Себастиан не девушка — его не надо провожать. Его надо научить защищаться. Срочно.

— Мы дождемся доктора, Себ. Не дергайся. Серьезные повреждения есть?

Брок наклоняется, сгружая музыканта на кушетку. Он кладет ему под голову свою сумку и садится рядом. Тон друга заставляет прекратить все попытки подняться. Когда Себастиан расслабляется, дышать становится легче. Заплывший глаз и разбитые губы совершенно его не красят. Иногда Брок думает, что слишком много смотрит на тощего мальчишку. Слишком много внимания обращает на перемену настроения и выражения лица. И вообще последние два месяца Себастиана в его жизни слишком много. Но он рад. Правда. Грин неуверенно моргает, смущенный пристальным взглядом, пробует пошевелить пострадавшей рукой.

— Нет. Все хорошо, — и подумав, добавляет, — Они забрали ноты, Брок.

Столько сожаления в голосе. Ему важнее сохранность нот, чем собственной, почти невесомой тушки. Теперь трясет Брока. Опять эти дурацкие крючки стали причиной побоев. Он, в принципе, знал, что Себастиан и раньше прятал от него свежие ссадины и синяки, но никогда не чувствовал жалости. Его друг не был слабым, просто слишком творческим, чтобы уметь защищать себя. Но сейчас все иначе. Мальчишка бы умер там. Он действительно мог погибнуть. Брок думает, что было бы неплохо приложить Себастиана головой о стену, вдруг выветрится вся эта музыкальная чушь, за которую его постоянно бьют. А потом понимает, что нет, не вариант. Он любит, когда нескладный парнишка играет, отключаясь, забывая обо всем. Выпускает себя на волю. Он такой только с ним, с Броком. Именно поэтому он совершает очередную необдуманную глупость.